Сквозь невероятно загаженное окно автобуса нельзя было увидеть даже полоски на асфальте. Я всегда любил их разглядывать, пока ехал куда-нибудь. Они были, как расфокусированные линии передач в окне поезда. Поднимаясь и опускаясь. И так до бесконечности, пока окончательно не вводили меня в транс. Это состояние лучше всего подходит для транспорта. В сущности любого. Даже если дорога не занимает и пяти минут. Единственный момент, когда может двигаться все вокруг тебя, даже ты сам. Но одновременно с этим ты можешь остановиться, и тебе за это ничего не будет.
Лишить меня этого удовольствия чертовски несправедливо со стороны неряхи-водителя, который в последний раз мыл свой автобус никогда. И тем самым обрек меня на бодрствование в этой клоаке людских пороков и желаний. По-другому я не мог назвать то, что сейчас едет рядом со мной. Каждый, как на ладони: глядя только на старую синюю куртку, порванный шнурок на сбитой правой кроссовке, грязные ногти на руке, нервно сжимающей поручень, я уже видел всю проклятую жизнь этого человека. Тех важных и особенных для него людей, тех, кто с ним сейчас, его очень серьезную проблему и, мать ее, его самую заветную мечту. До чего отвратительный и обнаженный передо мной мужик. Хотя все они отвратительны. Вот поэтому я никогда на них не смотрю. Сегодня не повезло. Сегодня я видел уже троих. И все трое были просто охрененно человечными. Только за это их уже можно ненавидеть. Блять! Неужели здесь нет совсем ничего, достойного моего внимания? Нет даже таких, как она.
Хотя именно из-за Л. я сейчас еду в такую даль. Но было бы лицемерно сказать, что я так уж это ненавижу. В конце концов, только к ней я и могу так ехать. Это делает ее счастливой? Только это? Или она что-то еще находит во мне? Знать бы что. Но тогда мне не было бы так интересно. Возможно даже, что она это знает, потому и не говорит. Умная девочка. Хотя кто бы в здравом уме связался со мной?
Иногда я думаю, как было бы здорово, если бы она умерла. Тогда бы уж точно никто не мог сказать, что знает меня больше, чем я могу позволить. Даже если она не исключение, у нее есть то, чего я не даю другим. В отличие от остальных, я смотрю на нее. Понимает ли она, какое это достижение? Лучше, если нет. Иначе ей потом будет еще хуже. Я бы хотел увидеть, как она истекает в луже крови и отчаянно смотрит на меня, не в силах протянуть даже руку. И не потому что не может, а потому что не хочет. Может, она действительно умна, если знает, что я ничего не сделаю. Но одно я могу сказать точно, в этот момент, когда ее глаза будут смотреть на меня в последнем осмысленном взгляде, я буду смотреть на нее и только нее, забыв о всем мире и наконец рассказав ей, что же я такое на самом деле.
Зашел еще один человек, и еще один, и еще. Они никогда не закончатся из того места, откуда выходят. Такие уникальные-уникальные-уникальные. Ведь каждый скучен по-своему.
Я и не заметил, как приехал. Но так всегда бывает. Л. уже ждала меня на остановке, как обычно, когда она одна: со скучающим видом, слегка надменным. Прямо как я. Этому она научилась от меня, или так уже было, когда я ее встретил? Черт, я не помню. Но, наверное, это не важно. Или нет? Поздно, нет времени думать, я уже спускаюсь к ней, забирая ее усмешку и радость в глазах себе. Она всегда дарит их мне, когда мы встречаемся. А я всегда беру их, чтобы потом выбросить. Что за альтруизм? Отыгрывать этот спектакль, где каждый жалеет другого. Хоть и по разным причинам. И еще неизвестно, кто от этого несчастней.
У Л. неплохой голос, нет, даже красивый. Я так считаю. Хотя и никогда не говорил ей этого. Иногда я хочу, чтобы и у меня был такой голос. Может, рассказать ей о том старике, что я только что видел? Он был просто невероятно старым, я даже устал смотреть на него.
- Знаешь, я сейчас видел очень-очень старого человека.
Она уже привыкла к моим непредсказуемым, нелепым и коротким рассказам. Быть может, она уже не сможет без них.
- Он ехал домой из магазина через 5 остановок - там дешевле черный хлеб и жирное молоко. Он не скряга, но приходится экономить. Его жена умерла 20 лет назад, но он все равно ее не любил, так что 20 лет назад он потерял своего лучшего друга. Дети помогут ему, если он позвонит им. Но забудут о нем через три дня. Он гордый, но уже непонятно, был ли он таким и раньше или это старческий маразм. Поэтому каждые три дня он ездит в магазин за 5 остановок, чтобы купить свежего хлеба и жирного молока, потому что в детстве он их очень любил.
Л. говорит, что я могу стать писателем. Она всегда так говорит, а я всегда отвечаю, что это чушь. Она знает, что это не так, и я вкладываю в это слово совсем другой смысл, нежели остальные. Поэтому она продолжает считать, что я могу стать писателем.
Она любит об этом говорить, но знает правила игры: больше минуты я не буду ее слушать. У нее есть гордость, довольно странная, но все же. Поэтому она старается быть как можно более лаконичной. Но до меня ей все равно далеко. Хотя она и не стремится к этому. Вот уж точно сомнительный пример для подражания.
Она сделала сырники. Когда мы первый раз встретились, я сказал, что люблю их. С тех пор Л. всегда их готовит для меня, но я еще ни разу их не попробовал. Странно, но как только я захожу к ней в квартиру, у меня пропадает аппетит. Единственное, что мне хочется в тот момент, это целоваться до чертей в глазах и *** ся до умопомрачения. Чем мы собственно и занимаемся. Заниматься с ней *** ом почти, как поездка в поезде. Те же взлеты и падения проводов, мерный стук колес и периодическое гудение поезда. С одним лишь различием – в конце мне лучше, чем было в начале. Хотя и ненадолго. Но это не повод отказываться хоть от чего-то приятного. Я не люблю курить. Наркотики отлично на меня действуют, но слишком быстро заканчиваются, равно как и их влияние. Легче не делать себя зависимым от столь изменчивого явления.
- Иногда я думаю, что ты знаешь всех в этом городе, - она теребит мои волосы, и как завороженная медленно гладит по плечу. – Кроме себя.
- Ты права, - я улыбаюсь, глядя в потолок ее спальни.
Когда я с ней, я часто улыбаюсь, но другим может показаться, что это больше похоже на саркастическую усмешку. Они тоже правы. Но Л. все равно гордится тем, что видит мою улыбку чаще остальных. И это хорошо, потому что это еще один способ заставить ее любить меня еще больше. Я этого не хочу, но мой каприз сильнее. Кроме того, я так редко хочу чего-то. Что просто обязан ему потакать.
