Керамика Японии - красота бедности, суровая простота.

 

По своему составу и художественным достоинствам коллекция музея - единственная в стране. В неё

входят чаши, сосуды, вазы для цветов, курильницы, блюда, коробочки для хранения благовоний - все они вводят в мир самобытной чайной церемонии тяною. В её основе лежит учение дзэн-буддизма о возможности достижения просветления путём мгновенного осознания своего единства с миром природы и ощущения значимости обычного чаепития. Вышедший из стен монастырей обычай пить растёртый в порошок и взбитый прямо в чашке зелёный чай маття становится в японской культуре воплощением принципов гармонии, почтения, чистоты и тишины. Первый принцип подразумевает естественную гармонию человека с природой. Почтение предусматривает не только равноправие участников чаепития, но распространяется на все предметы, которые используют в церемонии. Принцип чистоты имеет смысл очищения от мирской суеты через соприкосновение с прекрасным. Тишина, покой означают внутреннее успокоение и сосредоточенность.

 
Благодаря знаменитому законодателю чайного ритуала Сэн-но Рикю (1522-1591) тяною превращается

в детально разработанное действо с определённым набором вещей и получает распространение во всех слоях общества.

 

Керамика для тяною - олицетворение эстетического идеала Дзэн, основанного на трёх понятиях:

 

Ваби - красота бедности, суровая простота, незамысловатая естественность, шероховатость и

одновременно изысканность;
Cаби - прелесть старины, печать времени, терпкость;
Югэн - невыразимая словами истина, намёк, подтекст недоговорённость, то, что существует внутри и посылает трудноуловимый отблеск наружу.

 

 

ТЯВАН - чаша для чая, которой в чайной церемонии тяною уделяется особое внимание. Окружённая ореолом почтительности и благоговения, она призвана воплощать гармонию красоты и пользы. Красота грубова¬той крестьянской утвари едва постижима, несовершенна, асимметрична, сдержанна и безыскусна. Пластичная глина, мастер, тонко чувствующий природные свойства материала, и огонь в обжиговой печи, оставляющий свои следы, признаются тремя равноправными участниками процесса создания тявана. Вероятно, чаша в руках участников церемонии превращалась в живое свидетельство прозрения древнего мудреца, вызывая желание вступить с ним в диалог вне времени и пространства. А может быть, сокровенный смысл тяванав том, что истина раскрывается, когда ее перестают искать и просто пьют чай, любуясь чашкой, ощущая тепло пористой, как будто дышащей поверхности, и наслаждаясь атмосферой гармонии, почтения, чистоты и тишины.

Согласно правилам ритуала, после чаепития, определяя достоинства и отмечая неповторимый облик чаши, взгляд устремляется туда, чтобы в остатках чая на дне, в просвечивающей глазури и проступающих узорах увидеть скрытую красоту и почувствовать ценность сокровенного.

Коробочка для благовоний КОГО входила в классический набор предметов для чайной церемониитяною. Она стояла на первом месте в списке практической утвари, сопутствующей чаепитию. В кого хранили смесь из ароматическ'их веществ и тонко просеянной золы. Её рассыпали на древесный уголь в очаге, и, пока горел огонь и тлели угли под котелком с уже закипевшей водой для чая, в комнате распространялись тонкие ароматы. Скульптурные коробочки кого, обычно в виде водоплавающих птиц, бабочек и животных, при возили из Китая. Позже, когда для тяною всё чаще стали использовать только аутентичные вещи, копии стали делать на островах. Выбор кого зависел от того, по какому случаю, в какое время года или суток проводил ось чайное действо.

Зимородок кавасэми (букв. «речная цикада») - маленькая птичка, живущая у воды и питающаяся мелкой рыбёшкой, - олицетворял разгар лета. Эстетике чайной церемонии тяною отвечали разнообразные ВАЗЫ. Они воспринимались как чудо,
рождённое самой ПРИРОДОЙ. Свидетельством этого могут служить слова первого японского лауреата Нобелевской премии, писателя Ясунари Кавабата (1899-1972): «Это нерукотворное искусство, оно не от мастера, а от самой печи: от её причуд или помещённой в неё породы зависят замысловатые цветовые опенки» (перевод Т. Григорьевой).

В её как будто влажном блеске видели воплощение вечного движения изменчивого мира, а в переливах пятен - нерукотворные пейзажи, вызывавшие в воображении то туман в горах, то песчаный берег, то клубящиеся облака.